— Так же, как приняла бы я, — просто ответила Энн. — С умасходят.

«Еще бы, — подумал Бен. — Десять дней назад их жизньсовершала обычный упорядоченный круг, а сейчас семейная ячейка оказаласьраздавленной в куски». При этой мысли молодого человека пробрала болезненнаядрожь.

— Как по-вашему, объявится второй мальчик Гликов живым? —спросил Билл у Бена.

— Нет, — сказал Бен. — Думаю, его тоже нет в живых.

— Прямо как в Хаустоне два года назад, — сказала Сьюзан. — Япросто надеюсь, что, если Ральфи мертв, его не найдут. Тот, кто способен такобойтись с маленьким беззащитным мальчиком…

— По-моему, полиция ищет, — отозвался Бен. — Вылавливаюттех, про кого уже известно, что они привлекались за половые преступления, ибеседуют с ними.

— Когда они разыщут этого типа, они должны подвесить его забольшие пальцы, — заявил Билл Нортон. — Бен, бадминтон?..

Бен встал.

— Нет, спасибо. Слишком похоже на игру в солитер, где я задурака. Спасибо, все было очень вкусно. Сегодня вечером мне надо поработать.

Энн Нортон подняла бровь, но промолчала.

Билл поднялся.

— Как подвигается новая книжка?

— Хорошо, — коротко ответил Бен. — Сьюзан, не хочешьпройтись со мной вниз по холму и выпить содовой у Спенсера?

— Ой, не знаю, — быстро встряла Энн. — После Ральфи Глика ивсего прочего я бы чувствовала себя лучше, если бы…

— Мам, я уже большая девочка, перебила Сьюзан. — И по всейБрок-Хилл висят фонари.

— Разумеется, я провожу тебя обратно, — сказал Бен почтиформально.

«Седан» он оставил у Евиного пансиона — ранний вечер былслишком хорош, чтобы ехать на машине.

— С ними все будет тип-топ, — сказал Билл. — Ты, мать, слишкоммного беспокоишься.

— Ох, наверное, так. Молодежь всегда знает лучше, правда? —она тонко улыбнулась.

— Только пиджак прихвачу, — промурлыкала Сьюзан Бену и пошлапо дорожке к дому.

Когда она поднималась по ступенькам, доходившая ей до бедеркрасная переливчатая юбка сильно открыла ноги. Бен следил за Сьюзан, понимая,что Энн наблюдает, как он смотрит. Ее муж затаптывал угли.

— Сколько вы собираетесь пробыть в Уделе, Бен? — спросилаЭнн с вежливым интересом.

— Пока книга не напишется — точно, — ответил он.

— А потом?

— Не могу сказать. По утрам тут красиво и воздух, каквдохнешь, такой вкусный… — Он улыбнулся ей в глаза. — Могу остаться и подольше.

Она улыбнулась в ответ.

— Зимой тут делается холодно, Бен. Страшно холодно.

Потом по ступенькам спустилась Сьюзан в наброшенном на плечилегком жакетике.

— Готов? Я буду шоколад. Держись, фигура!

— Переживет твоя фигура, — сказал Бен и повернулся к мистеруи миссис Нортон. — Еще раз спасибо.

— Всегда рады, — откликнулся Билл. — Хотите, так приходитезавтра вечерком с упаковкой пива. Посмеемся над этим проклятым Ястремским.

— Это было бы забавно, — ответил Бен, — но что мы станемделать после второй подачи?

Билл от души расхохотался, и его смех несся им вслед, покаони не свернули за угол.

2

— Честно говоря, я не хочу идти к Спенсеру, — сказалаСьюзан, когда они спускались с холма. — Пойдем лучше в парк.

— Как насчет грабителей, дамочка? — спросил он, изображаядля нее выговор Бронкса.

— В Уделе все грабители должны быть дома к семи. Городскоепостановление. А сейчас восемь ноль три.

Пока они спускались по косогору, стемнело, и их тени в светеуличных фонарей то бледнели, то сгущались.

— Сговорчивые у вас грабители, сказал Бен. — И никто неходит в парк после того, как стемнеет?

— Иногда местные ребята заходят пообжиматься, если нехватает денег на кино, — ответила Сьюзан и подмигнула. — Так если увидишь, чтокто-то крадется по кустам, гляди в другую сторону.

Они зашли в парк с западной стороны, обращенной кмуниципалитету. Полный теней парк был чуточку призрачным, среди еще не облетевшихдеревьев, изгибаясь, убегали прочь цементные дорожки, а обмелевший прудневозмутимо поблескивал, отражая свет уличных фонарей. Если тут кто-то и был,Бен их не видел.

Они обошли Военный мемориал с длинным перечнем имен, самыестарые из которых относились к Революционной войне, а самые последние — кВьетнаму, но высечены были под войной 1812 года. Самый недавний конфликт вписалтуда шесть здешних городских фамилий — новые прорези на латуни блестели, каксвежие раны. Бен подумал: этот город называется неправильно. Надо было назватьего Время. И, словно действие естественным образом произросло из мысли,оглянулся через плечо на дом Марстена, но тот загораживало массивное зданиемуниципалитета. Сьюзан заметила, куда глядит Бен, и это заставило ее нахмуриться.Они расстелили на траве свои пиджаки, уселись (садовые скамейки были безобсуждения с презрением отвергнуты), и Сьюзан сказала:

— Мама говорила, Паркинс тебя проверял. Деньги на школьноемолоко, конечно же, украл новичок, так?

— Вот уж кто личность так личность, — заметил Бен.

— Собственно говоря, мама уже судила тебя и призналавиновным.

Это было сказано легко, но легкость дрогнула и пропустиланечто серьезное.

— Твоя мама не очень-то меня жалует, а?

— Да, — ответила Сьюзан, взяв его за руку. — Случай нелюбвис первого взгляда. Такая жалость!

— Ничего, — сказал он. — Все равно, пять сотен я выбил.

— Папа? — девушка улыбнулась. — Просто папа узнает класс,когда видит. Улыбка растаяла.

— Бен, о чем новая книга?

— Трудно сказать, — он скинул ботинки и зарылся ногами вросистую траву.

— Меняем тему?

— Нет, могу тебе рассказать. Ничего не имею против. — Ксвоему удивлению, Бен обнаружил, что так оно и есть. О незавершенных работах онвсегда думал, как о детях — о слабых детях, которых следует защищать иоберегать. Излишек болтовни их губит. Миранде Бен отказывался хоть словомобмолвиться о «Дочери Конвея», хотя жена изводилась от любопытства. Но Сьюзан —другое дело. С Мирандой рассказ всегда оборачивался неким направленнымпрощупыванием, а ее вопросы больше напоминали допрос. — Просто дай подумать,как лучше свести все вместе.